Вы помните, с каким нескрываемым удовольствием зицпредседатель конторы «Рогов и копыт» Функ повествовал о своих многочисленных отсидках. О том, как он сидел при Керенском. А как прекрасно он сидел при царе Николае! А как он сидел при…ну и так далее. Сидеть в тюрьме, оказывается, выгодное дело!
Эта картина из любимого романа возникла перед моими глазами, когда я вспомнил об отвержениях, выпавших и на мою голову. Может быть, и мне удастся извлечь из них определенную выгоду. Пусть, не материальную. Пусть моральную, эстетическую, творческую!
Но какую же интонацию выбрать для рассказа? Используешь много патетической краски, - могут обвинить в создании культа собственной личности, в заявке на памятник из бронзы еще при жизни.
Выберешь слишком облегченный, поверхностный тон, - погрешишь против истины. Потому что настоящее отвержение, пусть и в небольших масштабах, - это всегда серьезно, больно, порою страшно, во всяком случае, обидно и непредсказуемо. Человек в таких испытаниях, как сказал поэт, натягивается как струна тугого лука.
Конечно-же для того, чтобы выпустить стрелу!
Я помню, когда меня отвергли в первый раз. Где-то на Арбате, не помню, в каком году, в каком-то молодежном театре объявили набор в труппу. Там были конкурсные испытания, и соискатели придумывали этюды. Поставил свой этюд и я. То, что я сделал, мне самому понравилось. Потому как был творческий акт, импровизация, элемент новизны, вдохновение.
Однако меня не взяли. Ну не взяли, с кем не бывает. Не прошел, как говориться, по конкурсу. Значит, были более достойные кандидаты. Но был один момент.
Заседание совета длилось очень долго. Пять или шесть часов. Все недоумевали – почему так долго. Никогда так не было. Потом вышла девушка и объявила результаты. Я не прошел. Когда ее спросили, - почему так долго решали, - ответила, что почти все время спорили об одной кандидатуре – моей. А значит, в совете были те, кто меня понял и оценил.
Одно дело, когда отвергают заслужено, и совсем другое – когда незаслуженно. Тогда сразу возникают мысли о несправедливости жизнеустройства. И уже не хочется жить.
Помню, сразу после этого, мне захотелось сделать какую-то гадость. И, кажется, я таки сделал ее. Чем, разумеется, подтвердил правоту тех, кто голосовал против меня. Отвержение ожесточает человека.
Человек во время отвержения испытывается на прочность. И никто не может предсказать, выстоит он или сломается? А еще человек в такое время особенно подобен горшку на кругу, который лепит рука Мастера, после чего созданная форма закаляется на огне в печи.
Если получится горшок – он используется в деле. Не получится – разбивается на мелкие осколки и опять идет в переплавку.
Потом мне нередко приходилось бывать отверженным. Целая череда отвержений, или точнее сказать, одно большое перманентное отвержение, буквально по пятам преследовала меня, когда я стал верующим. Впав в немилость к начальству в своей первой общине, за то, что критиковал порядки, а точнее, беспорядки, я в дальнейшем вынужден был скитаться по разным общинам. Но молва шла впереди меня.
Прослыв бунтарем, разрушителем церкви, возмутителем спокойствия, приходя в какую-нибудь общину, я встречал настороженный взгляд и недоверчивое отношение. Да, и, наверное, я уже сам стал с настороженностью и недоверчивостью относиться ко всякой религиозной организации или структуре.
Так продолжалось до тех пор, пока я не понял одну истину. Пока я нуждаюсь в религиозной общине, я делаю себя слабым и зависимым от нее. Отвержение – это цена истинной свободы и независимости. Цена, которую я должен был заплатить до конца, чтобы подтвердить право личности на свой путь, право быть самим собой.
Я не хочу быть никем иным, кроме как самим собой. Я не хочу плясать под чужую дуду и петь с чужого голоса. Как поет Андрей Макаревич – «Не надо прогибаться под изменчивый мир, когда-то он прогнется под нас».
И когда я понял это, мне стало легко. Я научился обходиться сам. Я понял, что те, кто отвергает тебя, просто мстят тебе, мстят чаще всего неосознанно. Мстят за то, что ты не такой как они. Что ты – свободный, позволяешь себе быть таким, каким ты сам хочешь. Они себе такую роскошь позволить не могут.
Нищие завидуют богатым, а рабы – свободным. Так устроен мир. И это нужно просто принять к сведению. Отвержение надо понять и принять, тогда оно становиться благом.
Перестав искать понимание у людей, ты становишься мудрым. Перестав искать поддержку у людей, становишься сильным. Перестав искать одобрение у людей, становишься независимым.
Цена свободы – отвержение. Какая большая цена! Но, что поделать, таковы расценки.
Вы помните, с каким нескрываемым удовольствием зицпредседатель конторы «Рогов и копыт» Функ повествовал о своих многочисленных отсидках. О том, как он сидел при Керенском. А как прекрасно он сидел при царе Николае! А как он сидел при…ну и так далее. Сидеть в тюрьме, оказывается, выгодное дело!
Я помню, когда меня отвергли в первый раз. Где-то на Арбате, не помню, в каком году, в каком-то молодежном театре объявили набор в труппу. Там были конкурсные испытания, и соискатели придумывали этюды. Поставил свой этюд и я. То, что я сделал, мне самому понравилось. Потому как был творческий акт, импровизация, элемент новизны, вдохновение. 
Помню, сразу после этого, мне захотелось сделать какую-то гадость. И, кажется, я таки сделал ее. Чем, разумеется, подтвердил правоту тех, кто голосовал против меня. 
Я не хочу быть никем иным, кроме как самим собой. Я не хочу плясать под чужую дуду и петь с чужого голоса. Как поет Андрей Макаревич – «Не надо прогибаться под изменчивый мир, когда-то он прогнется под нас».
